Макс вышел из машины. Томаш остановился. Они смотрели глаза в глаза. Теперь – совсем по-другому, не враги, но и не друзья. Как два человека, которые знали правду.
– Ты можешь на меня рассчитывать. Всегда. В любое время дня и ночи, – это и есть благодарность.
– Я понял. Спасибо, – это и было прощение.
В ночь дежурила та же болтливая медсестра. Она пустила Томаша в палату. На тумбочке стоял потрясающий букет из белых и красных роз. Рядом лежал маленький бумажный эдельвейс.
Том сел на кровать к Даше.
– Послушай, я расскажу, с чего все началось. Ты об этом и слышать не хотела, но сейчас у тебя, похоже, нет выбора, – он пожал плечами. – Мама еще до меня заболела. Сильно. Какая-то опухоль в голове. Врачи не могли оперировать и вылечить тоже не могли. В общем, она погоревала, а потом пустилась во все тяжкие и, в конце концов, залетела. Вот так и открылась тайна моего рождения – я случайный «залет»!
Ее глаза стали теплее, так, если бы она улыбалась.
– В общем, я оказался внутри мамы, и она выздоровела. Абсолютно. Насовсем. Никаких следов, никаких напоминаний. Кроме меня.
Он помолчал. Рука Даши непроизвольно дернулась.
– Я за последние дни просто голову сломал, все не мог понять, что нужно сделать. И только сегодня утром догадался! Что если попробовать… Понимаешь, о чем я? Ты поправишься. Я знаю, я уверен в этом. Как никогда!
Даша смотрела на Тома, хотелось ли ей возразить? Нет. Ей хотелось поверить.
– Ты веришь мне? – он будто услышал ее мысли.
Ресницы на миг сомкнулись.
Том встал, выглянул в коридор, затем плотно закрыл дверь в палату, заблокировал стулом, опустил жалюзи.
– Сейчас я уберу эту дрянь.
Он аккуратно вытянул интубационную трубку. Даша закашляла и с шумом стала хватать воздух, он казался твердым и острым. Палата закрутилась, замелькала, она боялась потерять его лицо из виду, жадно цепляясь глазами. Том положил руку на грудь девушки.
– Горячая.
– Так и должно быть. Да, так и должно! – он засмеялся, разглядывая покрасневшие ладони. – Ну, наконец-то!
Том провел рукой по щеке, безжизненная кожа словно оттаивала, покрываясь легким румянцем. Даша потянулась рукой к голове, пальцы наткнулись на жесткий короткий ежик волос.
– Тебе идет, – Томаш заметил, как дрогнули тонкие, натянутые веки, – ты как солдат Джейн – чертовски сексуальная с бритой головой!
Он нагнулся и поцеловал ее в лоб, потом прошептал:
– Главное, чтобы ты верила. В детстве мама иногда читала Библию вслух. Не помню дословно, но Иисус сказал примерно так: «Ваша вера и есть чудо».
– Я никогда не делала этого раньше.
Ее дыхание становилось ровным и спокойным, как тоненький летний ветерок.
– Я тоже. Никогда.
– Тебе страшно?
– Нет, мне легко, ты даже представить себе не можешь, как мне легко!
Он снял майку, опустился на кровать и обнял девушку.
– На что это похоже?
Том поцеловал ее в губы. Близость, такая желанная и волнующая, погружала его тело в раскаленную лаву. Не только руки – все, каждая клеточка, каждая молекула вспыхивала как спичка и тлела изнуряющее долго, не отпуская боль, и только слегка притупившись, она воспламенялась в другом месте с новой, неистовой силой.
– Закрой глаза и слушай, чувствуй, наслаждайся, люби.
Это как прыжок в океан с мачты белоснежного парусника. Как долгожданный глоток морского бриза в сдавленной грудной клетке после долгого путешествия из глубины наверх. Это луч Солнца, целующий лепестки подснежника и дающий силы выжить в холодном безмолвии снега. Это жизнь. Любовь в самом наивысшем ее проявлении. Это самое главное, что я должен сделать. Самое главное. Самое… главное…
Отец Даши ворвался в палату около восьми утра. Он вышиб дверь, в коридоре собрался почти весь персонал: врачи, медсестры, санитары, электрик с топором. То, что он увидел, заставило его взвыть, взреветь диким, обезумевшим зверем. На кровати спали обнаженные Даша и Том, прижавшись друг к другу, словно слитые в одно целое, дыхание – одно на двоих, и сердце – одно на двоих.
Он подскочил и стряхнул парня на пол, как мусор, тот даже не сразу проснулся. А отец девушки стал пинать и бить его со всей своей стокилограммовой силой.
– Мразь, сволочь, что ты сделал, мать твою! Кто тебе позволил дотронуться до нее? Щенок! Я убью тебя, подонок, сотру с лица земли! Уничтожу! Гад, тварь хромая!
Томаш не закрывался от ударов, он словно парил в невесомости, что-то хотел сказать, но слова застряли в груди и откашливались кровью в редкие просветы между ударами. Скелет рассыпался бисером, тело превратилось в бесформенный сгусток, и грубые ботинки Дашиного отца вязли в нем, оставляя резные вмятины.
Бьянка посмотрела на часы – еще рано, сегодня выходной. Она перевернулась на бок, но через секунду вскочила, ведомая странным ощущением и тревогой. Она даже не переоделась, просто накинула плащ на тоненькую ночную рубашку и выбежала к машине. Ключ никак не мог попасть в зажигание.
– Черт возьми! – выкрикнула Бьянка, когда выронила из дрожащей руки ключ. Она щупала под ногами коврик.
– Да где же ты, где!
Демоническая сила гнала ее. Она боялась опоздать.
«Я люблю тебя, мама!».
– Господи!
Она зацепила рукой брелок.
– Слава богу, давай же!
Мотор зарычал. Она не стала ждать, пока машина прогреется, нажала на газ. До больницы долетела за пятнадцать минут. Лестница под ногами стремительно убегала вниз. Стал слышен крик и ругань. Боже, пощади! Умоляю тебя!
Бьянка ворвалась в палату, когда несколько врачей и санитаров пытались оттащить здоровенного мужика от кровати, на которой спала Даша. Она словно ничего не слышала, как спящая принцесса в стеклянной усыпальнице, красивая, как раньше, только волосы коротко обстрижены.