– Время смерти – шесть часов двадцать две минуты…
По экрану монитора ползла белая полосочка и противно пищала. Доктор снял перчатки и халат, запнулся обо что-то, сказав пару нехороших слов, и вышел.
– Полина? – доктор остановился возле нее. – Мы не смогли, прости, девочка, ничего не вышло.
Он развернулся и ушел. А Полина все смотрела через щелочку. Но Дениса в углу уже не видела. А когда врачи стали расходиться, она смогла рассмотреть того, кто лежал на операционном столе. Это был… Это был…
– Денис! – Полина закричала и стала стучать кулаками по стеклу.
К ней подошла женщина в белом халате, попыталась ее отвести от операционной, но она стала вырываться и еще сильнее кричать, и даже укусила эту противную тетку. Полина старалась прорваться к брату, но ее туда не пустили.
– Не трогайте меня! Денис! – девочка рычала, как подрастающий и матереющий львенок.
Наконец в нее впихнули стакан с какой-то вонючей жидкостью, и сильный незнакомый мужчина сгреб ее руками, похожими на экскаваторные ковши, и отнес в кабинет к доктору, который оперировал Дениса. Этот доктор что-то говорил про кровотечения внутри живота и груди, что они старались их зашить, но ничего не получалось, как только одно место зашивали, в другом опять начинала сочиться кровь. Полина спрашивала, зачем же Денис стоял в углу, но доктор не отвечал на ее вопросы, а все говорил про операцию и про то, какая тяжелая болезнь и что не только с ее братом такое случилось, и никто в этом не виноват. Полина уже не могла разобрать слов. Когда она вышла и снова заглянула в операционную, там было пусто, только на столе все еще лежал кто-то, накрытый белой простыней, на которой постепенно проявлялись красные разводы, они растягивались в ширину замысловатыми узорами, а потом сливались в одно большое мокрое пятно цвета спелой свеклы. Рядом стояла металлическая стойка с инструментами, перепачканными кровью. Пришла тетенька с ведром и всякими тряпками, она стала убирать операционную, а Полина все смотрела, вдруг в углу опять появится Денис. Она почувствовала, что кто-то подошел к ней сзади. В стекле она увидела отражение темного силуэта в шляпе.
– Иногда, – сказал кто-то, – у нас забирают тех, кого мы очень любим, чтобы потом мы получили что-то другое…
– Мне не нужно другое, – Полина не оборачивалась, мурашки с пяток стали подниматься вверх, к самой макушке.
– Вряд ли нас об этом спрашивают. Посмотри, ему уже совсем не больно.
Полина снова увидела Дениса, только теперь он стоял рядом с тем, кто лежал под простыней.
– А мне больно, очень больно! – прошептала она и обернулась.
Рядом никого не было. Когда девочка снова заглянула в операционную, Денис исчез, только пожилая тетенька продолжала собирать разбросанные инструменты и вытирать кровавую лужу на полу.
Седая женщина в очках свозила Полину на похороны Дениса. Она плохо помнила, как хоронили маму с папой, маленькая была, помнила только, что ей совсем не понравилось на кладбище. Холодно, там очень холодно.
Дениса похоронили недалеко от родителей, так случайно вышло. Когда все закончилось и женщина из соцслужбы вела Полину к машине, девочка обернулась. Денис стоял у выхода на кладбище и так же, как в больнице, улыбался и посылал сестренке воздушные поцелуи, затем он развернулся и пошел по дороге, растворяясь в пыли проезжающих автомобилей. Полина вырвалась и побежала.
– Денис, подожди, подожди меня, я с тобой! Я не хочу оставаться одна!
Полина бежала так быстро, как только могла. Она ничего не видела вокруг, она смотрела на удаляющегося брата не отрываясь, чтобы он совсем не исчез. Сзади раздался сильный визг и грохот. Потом стало темно, очень темно и тихо.
Том бродил по улицам, пиная впереди себя смятую в гармошку банку от «Пепси», и понятия не имел, куда себя деть. Экзамен наверняка уже закончился, идти в университет не было никакого смысла. Обида постепенно растворялась в мелькающих зеркальных витринах, мысли из головы тоже улетучились, и там, в пустоте, гудел свежий весенний ветер. Том окунулся в городскую суету. Он держал руки в карманах джинсов, как вдруг почувствовал, что левая кисть заныла в суставе. Ощущение было еле заметным, но потом появилось знакомое покалывание, ладони краснели. Том огляделся. Ему стало даже интересно, сможет ли он определить, кто из прохожих болен настолько, что он это почувствовал. На той стороне улицы шла влюбленная пара, рука юноши все время сползала ниже талии девушки, и она смущалась и краснела, пыталась сопротивляться и от этого выглядела еще более аппетитной. Неподалеку от них грузный, словно надутый мужчина, тяжело передвигаясь, все время чертыхался и сплевывал, он дышал открытым ртом и сильно потел. Может, он? Явно гипертоник или сердечник, вполне сносный кандидат. Том посмотрел в другую сторону, в скверике возле магазина молодые женщины с колясками что-то обсуждали, наверняка последние сплетни интернета и сериалы, пока их чада мирно сопели на свежем воздухе. Дальше – люди, много людей, они спешат по своим делам, звонят, договариваются о встречах или об ужине в кафе. Мужчины, женщины, дети… И никто из них даже не подозревает, что кого-то вечером хватит удар, у кого-то случится инфаркт, кто-то упадет и сломает ногу, кого-то собьет машина, возможно, насмерть. И в тот же миг все, что он делал секунду назад, остановится и исчезнет. Пропадет надобность принимать душ и брить подмышки, чистить зубы, красиво одеваться, звонить родителям, кушать и зарабатывать деньги. Потому что деньги будут уже не нужны, по крайней мере тем, у кого сердце остановилось. Только что нужны, но хоп! – оторвался тромб – и все, уже не нужны, ничего не нужно! Какой же хрупкий этот мир вокруг! Как наивны и глупы его обитатели: суетятся, бегут, мнимое принимают за действительное и не видят, не слышат, не чувствуют, даже не предполагают! Хрупкий мир оригами: множество фигурок из бумаги, которые можно в одну секунду смять, уничтожить, сжечь, залить водой, и они разлезутся на мелкие раскисшие кусочки, а потом и вовсе растворятся.